— С мая произошли большие изменения в подходах к управлению
этой программой. У нас появился вице-премьер, отвечающий за цифровую
экономику, в каждом министерстве появится Chief Data Officer, проектным
офисом программы стал аналитический центр при правительстве, а
Минкомсвязь теперь стала Министерством цифрового развития. Не слишком ли
много участников этого процесса?— Категорически мало. У нас нехватка людей, которые принимают решения на основе данных. Нам придется уточнить структуру управления, переподготовить людей, конкретизировать их функции по всем ветвям власти от федерального до муниципального уровня. По нашим оценкам, нам предстоит переучить как минимум 270 тыс. управленцев в ближайшие шесть лет, и это будет сопряжено с изменением структуры госорганизаций. То же самое придется делать с депутатами всех уровней, с судьями. Это огромный национальный масштаб. Мы только-только приступаем к этой задаче. Никакой одной структуры, одного министерства не хватит для того, чтобы ее решить. Это должен быть действительно национальный прорыв и национальный консенсус по поводу такого развития. Поэтому нам, чтобы решить эти задачи, в ближайшие пять лет надо будет расти в 10 раз в год по общему объему вовлеченных людей.
— Вы увеличите количество людей. Но тем не менее какой-либо единый центр, пусть не управления, а координации всего этого можно…
— Не надо.
— Не нужен?
— Нет.
— Почему?
— Системное управление не должно быть сложнее объекта управления. Мир развивается так быстро, и экосистемы настолько сложные, развиваются по собственным законам, что попытки управлять ими из одного центра могут привести к геополитическому поражению. Мы просто проиграем глобальную конкуренцию. Нигде, даже в самых наших партнерских странах, нет модели централизованного управления построения цифровой экономики.
https://tass.ru/vef-2018/articles/5593851
— Вы не боитесь негативного отношения к подобным инициативам? Наверняка возникнут тут же противники, которые не захотят предоставлять эти данные.
— Не хотят - не надо. Во-первых, эти данные уже собираются, во-вторых, при передаче от одного оператора к другому происходит их деперсонализация. У нас не определены базовые правила работы с данными. Вопрос, кому эти данные принадлежат, до сих пор остается открытым.
Есть разные подходы. Первый, мне он нравится больше всего лично, - данные принадлежат человеку. Если сотовый оператор хочет пользоваться теми данными, которые он накапливает в процессе эксплуатации моего сотового телефона, то пусть платит мне как потребителю малую долю, я с ним с удовольствием поделюсь за скидки в тарифе, который я использую. Это один подход, мне он кажется перспективным.
Второй подход - данные принадлежат компаниям. Они собирают их в рамках своих договоров с пользователями. Третий подход - данные принадлежат государству, то есть государство потом решает, кому с ними нужно поделиться.
Наконец, четвертый подход - механизм саморегулируемой организации, в которую могут войти крупные операторы данных. Они будут сливать все ручейки в некое большое озеро данных и установят недискриминационные правила доступа к нему, которые будут позволять, с одной стороны, развивать цифровую экономику, с другой - давать доступ к этим вводным ресурсам остальным участникам.
Все эти четыре подхода обсуждаются. Финальные решения пока не приняты, но на данном этапе проводятся обсуждения среди экспертов.
— Вы раньше говорили, что нужно в принципе сменить парадигму образования в России. А как это сочетается с цифровым образованием?
— Требования к системе образования очень простые. Нам нужно готовить очень много специалистов с ИТ-компетенциями. И готовить их быстро и качественно. Система образования сейчас не может выполнить ни одну из этих трех функций: она готовит мало, долго и дорого. Нам нужно поменять все три подхода, при этом есть передовые практики, но их нужно легализовать и поддержать.
Например, компания Mail.ru Group делает прекрасные программы по подготовке специалистов по информационной безопасности, Сбербанк создал "Школу 21", где программисты учатся вообще без преподавателей. В эту сторону необходимо направлять внимание, нормы, финансы.
— Как это менять?
— Позволить готовить специалистов быстрее. "Школа 21" отказалась от дипломов. Зачем человеку с востребованной ИТ-специальностью сегодня диплом государственного образца, если он умеет анализировать большие данные?
— Вы общаетесь с Минпросвещения по этим вопросам? Какая у них позиция?
— Да. С Минпросвещения на уровне именно ключевых решений у нас сейчас полное взаимопонимание.
— А на уровне высшей школы?
— У нас идут дискуссии по контрольным цифрам приема. Есть некоторые попытки подойти творчески к определению этих показателей. Когда мы говорим, что у нас ключевая цифра 120 тысяч человек в год, которые поступают на ключевые ИТ-специальности, то некоторые указывают, что, например, гуманитарные специальности - это тоже ИТ-специальности. Если там есть какая-то ИТ-компонента, курс матстатистики, например. Можно еще включить и профтехобразование. И наши колледжи будут, видимо, готовить бизнес-архитекторов.
— Вы активно участвовали и поддерживали движение WorldSkills. Изменило ли это движение отношение к рабочим специальностям?
— Во-первых, в том числе для цифровой экономики, у нас сегодня движение WorldSkills готовит специалистов уже по нескольким десяткам компетенций. В том числе специалистов, которых не готовят в вузах и даже нигде в мире. Например, программа подготовки квантовых инженеров или компетенций по генетическому редактированию. Надо понимать, что это рабочие профессии цифровой экономики. Токарь на станке с ЧПУ сегодня - это программист в первую очередь. Маляр, кстати, тоже высокотехнологичная профессия. Сканер, стена, настройка, химическое определение состава, использование распылителей, VR-устройства, которые тренируют вас как маляра и оценивают, насколько качественно вы работаете.
— Как Вы себе представляете школу через 10 лет?
— Я надеюсь, что за 10 лет мы по всей стране придем к той школе, которую сегодня массово можно уже увидеть в Москве. Великолепно оснащенная, с молодым прогрессивным директором, горящими глазами у педагогов, индивидуальными образовательными траекториями у всех учеников. Школа, которая открыла свои двери, выплеснулась в город и живет вместе с городом, поддерживает самые лучшие устремления детей, которые у них есть. И при этом, конечно, юноша или девушка должны любить родину и связывать свою судьбу с ней. Вот это самый лучший образ школы через 10 лет, который я вижу.
Беседовали Лана Самарина и Анастасия Крутень
